collision is such an ugly sound
А Лида мне тут говорит, что по стихам сразу видно, любил ли писавший или вовсе нет.
_________________________
А я вот не люблю голую форму стихов. Утвердительную, констатирующую. Люблю, говорит, и все. И уперлась рогом. Жить не могу, значит. Не уходи. Умру.
И свет ослепляющим столбом сходится на одном человеке.
Но когда ты любишь, разве это значит, что у тебя в мире-то остался всего один человек, и держишься за него, как утопающий за соломинку, до побелевших костяшек?
Когда любишь, тебя всегда много. Больше, чем когда-либо. Ты весь зрение, весь слух, весь звук, весь эмоция. Твоя любовь всюду.
Но значит ли любовь восхищение глазами возлюбленной? Или любовь это тогда, когда этим взглядом на тебя смотрит каждый цветок сиреневой грозди? Ее улыбкой щерятся трещинки стен, а ее смех растекается густющей нагретой смолой вдоль изузоренных рельефных стволов.
И если ты вдруг шел и любил в шагах своих ног, дышал и любил воздухом, то может быть, ты и вправду любил.
Что делает любовь? Губит? Радует? Обвивает вокруг твоей шеи ожерелье из глянцево-черных каменьев-ночей, оплакивает росой смятую траву. Все есть любовь и любовь есть все.
Мы есть любовь, мы происходим из нее и возвращаемся к ней. Думаем, что заперты, а сами отпущены на свободу. Разрастаемся так, что ни одной клетки не хватит. Мы огромны, мы свободны, мы вечны.
_________________________
А я вот не люблю голую форму стихов. Утвердительную, констатирующую. Люблю, говорит, и все. И уперлась рогом. Жить не могу, значит. Не уходи. Умру.
И свет ослепляющим столбом сходится на одном человеке.
Но когда ты любишь, разве это значит, что у тебя в мире-то остался всего один человек, и держишься за него, как утопающий за соломинку, до побелевших костяшек?
Когда любишь, тебя всегда много. Больше, чем когда-либо. Ты весь зрение, весь слух, весь звук, весь эмоция. Твоя любовь всюду.
Но значит ли любовь восхищение глазами возлюбленной? Или любовь это тогда, когда этим взглядом на тебя смотрит каждый цветок сиреневой грозди? Ее улыбкой щерятся трещинки стен, а ее смех растекается густющей нагретой смолой вдоль изузоренных рельефных стволов.
И если ты вдруг шел и любил в шагах своих ног, дышал и любил воздухом, то может быть, ты и вправду любил.
Что делает любовь? Губит? Радует? Обвивает вокруг твоей шеи ожерелье из глянцево-черных каменьев-ночей, оплакивает росой смятую траву. Все есть любовь и любовь есть все.
Мы есть любовь, мы происходим из нее и возвращаемся к ней. Думаем, что заперты, а сами отпущены на свободу. Разрастаемся так, что ни одной клетки не хватит. Мы огромны, мы свободны, мы вечны.