collision is such an ugly sound
Зашла, запылалась,
запряталась скулами в шарф
и упала в кресло, плотно сомкнув колени.
"Вы наверное с ним очень ладите? Счастливы -
(склонился громадиной шкаф)
Счастливы в равноценном обмене?"
Что мне теперь в его ощеренном взгляде?
Что мне в полутемной прихожей губы -
красноватые выступы,
если вы, затравливая,
отчеркиваете
по письму
между моими сердечными
приступами?
Что мне теперь - уголок за уголком -
в его мягкой улыбке губы?
От его рук дрожь вверх, позвонок за позвонком,
как кипяток по трубам?
Если с порогов каждого магазина,
с глянцевитой кожи витрины
ты мне зубоскалишься?
Видишь, как скорчив убогую мину,
согнут рыданием великанишко?
Раз уж вляпалась в такую грязную штуку,
как людская мирская любовь,
-не подымай же дугою бровь-
в грязь надевают калоши.
Видишь, дождь, что стрелою из лука,
Смеется, хлопает нам в ладоши,
Приглашает пройтись бульварами,
Среди девок, словно сошедших с журналов мод,
Вздёрнуть голову и, ни много ни мало ли,
Плеваться в седой небосвод?
Проклинать всех, швыряя метафоры,
Оскалы в грубых словах.
Затем, истосковавшись за полночь,
Себя выжать в никчёмных слезах.
И ноги, как ватные, кряжистыми
корнями в сердце
сплетется грусть.
Размеренной тяжестью
товарного поезда
в затылке забьется пульс.
А затем, словно пламя из искорки
или букет из луковки,
так, что ни монетки в кармане,
ни мысли в башке - жах!-
Если в каждой мельчайшей буковке
больше горечи, чем в океане!
Если в каждом твоем междустрочии
любви больше,
чем в глупых стихах!
запряталась скулами в шарф
и упала в кресло, плотно сомкнув колени.
"Вы наверное с ним очень ладите? Счастливы -
(склонился громадиной шкаф)
Счастливы в равноценном обмене?"
Что мне теперь в его ощеренном взгляде?
Что мне в полутемной прихожей губы -
красноватые выступы,
если вы, затравливая,
отчеркиваете
по письму
между моими сердечными
приступами?
Что мне теперь - уголок за уголком -
в его мягкой улыбке губы?
От его рук дрожь вверх, позвонок за позвонком,
как кипяток по трубам?
Если с порогов каждого магазина,
с глянцевитой кожи витрины
ты мне зубоскалишься?
Видишь, как скорчив убогую мину,
согнут рыданием великанишко?
Раз уж вляпалась в такую грязную штуку,
как людская мирская любовь,
-не подымай же дугою бровь-
в грязь надевают калоши.
Видишь, дождь, что стрелою из лука,
Смеется, хлопает нам в ладоши,
Приглашает пройтись бульварами,
Среди девок, словно сошедших с журналов мод,
Вздёрнуть голову и, ни много ни мало ли,
Плеваться в седой небосвод?
Проклинать всех, швыряя метафоры,
Оскалы в грубых словах.
Затем, истосковавшись за полночь,
Себя выжать в никчёмных слезах.
И ноги, как ватные, кряжистыми
корнями в сердце
сплетется грусть.
Размеренной тяжестью
товарного поезда
в затылке забьется пульс.
А затем, словно пламя из искорки
или букет из луковки,
так, что ни монетки в кармане,
ни мысли в башке - жах!-
Если в каждой мельчайшей буковке
больше горечи, чем в океане!
Если в каждом твоем междустрочии
любви больше,
чем в глупых стихах!